Серая мышь - Страница 89

Конкурентами были главари бандеровцев, они-то уж старались вовсю. В отношениях между нашими организациями царила зависть, недоброжелательность, имелись разные интриги, каждый завидовал источникам финансирования другого. Как я узнал позже, различные разведки использовали все это прежде всего в своих интересах, вынуждая самых дешевых и послушных из украинских националистов, особенно тех, кто был не у дел, выполнять самую грязную работу; и бандеровцы, и мельниковцы существовали, в основном, за счет этих разведок, на их же деньги разъезжали в собственных «мерседасах», жили в собственных виллах, окруженные телохранителями, наши лидеры.

Когда-то ОУН была единой, в те годы я преклонялся перед этой организацией и даже не подозревал, что она когда-то расколется, что обе оппозиции станут злейшими врагами. Во время первой моей встречи с паном Бошкком раскол уже произошел, Вапнярский принадлежал к мельниковцам и в походных группах на восток шел с мельниковскими формированиями; как он потом мне рассказывал, мельниковцы тогда была активнее в своих действиях, но после неудач на востоке, после того, как бандеровцы захватили руководство в УПА, Вапнярский-Бошик перешел на сторону бандеровцев, считая их людьми более решительными. Об этом он более подробно рассказал мне уже в Канаде и предложил примкнуть к мельниковцам, сказав, что их крыло состоит из более интеллигентных людей, в политическом отношении более гибких.

— А бандеровцы в основной своей массе сейчас кто? — говорил Вапнярский. — Малограмотные парубки, готовые в любой момент под настроение вырвать из плетня кол и бить по головам, не думая о последствиях. Сегодня нужна другая политика, все следует согласовать с теми, кто нас поддерживает…

Вапнярский часто и с горечью вспоминал о том, как произошел раскол и во что все это вылилось, о зверской жестокости Бандеры и иже с ним. Да я и сам уже знал о многом. Раскол расколом, но главное произошло в начале войны, когда после оккупации немцами Львова туда ринула вся наша националистическая братия. Были организованы краевые проводы ОУН мельниковцев и бандеровцев. Чтобы опередить бандеровцев, мельииковцы начали формировать походные группы для выступления на восток, намереваясь провозгласить свою власть в оккупированных немцами городах Восточной Украины; потому-то и ринулся туда вместе с ними пан Вапнярский-Бошик, сколько я помню, он всегда был крайне нетерпелив, когда дело касалось власти. Но мельниковцам недолго пришлось занимать кресла в полиции, в оккупационных бюро и немецких учреждениях, пытаясь воспитывать в своем духе восточных украинцев, которых больше карали, чем перевоспитывали, внутренняя борьба между мельниковцами и бандеровцами привела к тому, что бандеровцы начали убивать мельниковцев, иногда даже выдавали их немцам как «советских партизан». Недавно я просмотрел сборник «На руках Бандеры украинская кровь (бандеровские диверсанты убивают членов ОУН)», изданный мельниковцами еще в 1941 году. В нем собраны протоколы опроса свидетелей, членов ОУН. Не могу не выписать несколько абзацев: «Террор стал системой деятельности диверсантов-бандеровцев. Диверсанты, где бы они ни были, даже в милиции, получали от своих вожаков приказы: всюду, где только удастся, физически уничтожать мельниковцев, пусть это будут даже рядовые члены или молодые сельские хлопцы. Что же касается членов националистического актива, то снимки их диверсанты размножали и распространяли между своими сторонниками с приказом убивать этих людей. И диверсанты убивали. Убивали не только собственными каиновыми руками. Они так же выдавали, например, на Волыни и на восточноукраинских землях немецким военным властям членов ОУН как… большевистских парашютистов, партизан и шпионов…»

Разъезжая по Канаде, наведываясь то в Штаты, то в Мюнхен, где было большое сосредоточение бандеровцев, Богдан Вапнярский-Бошик, уже окончательно перешедший в лагерь мельниковцев, но еще имевший немало приятелей и бывших сподвижников среди бандеровцев, изо всех сил старался примирить тех и других, наладить единство в диаспоре; однако ни те, ни другие, особенно главари, не хотели попадать в подчинение к своим противникам, даже если это вредило общей идее, общему делу. Мне лично кажется, что главари, даже поступаясь той идеей, о которой они так часто громко кричали на собраниях, съездах и в прессе, боялись открыть друг другу самое главное — источники финансирования своих организаций, так как за их спинами стояли сильные мира сего.

Несмотря на все это, в те времена я не охладевал к работе в ОУН. Был молод, задирист, эрудирован, и многие шли за мной, особенно молодежь, с которой я привык работать еще на Волыни. По душе было мне и рисование, это был мой отдых. Иногда Джулия чуть ли не силой оттаскивала меня от мольберта, просила помочь по дому или заняться детьми. А вот моя работа на заводе, что являлось материальным источником всей моей семьи, грязная, бездумная работа для меня, человека привыкшего к труду умственному, казалась мне неимоверно тягостной и приводила порой в отчаяние. Я не раз говорил об этом с Джулией и Вапнярским, с теми, кто был на том этапе моей жизни более близким мне; все советовали, если это возможно, вернуться к своей старой профессии учителя. Я и сам давно подумывал об этом, хотя и знал, что в Канаде для чужестранца все не так-то просто.

И все же я попробовал. Поступил на курсы: помог Вапнярский, у него везде были связи. Как-то он сказал мне:

— Курсы, конечно, дело хорошее, но устроиться работать учителем будет ой как нелегко.