Серая мышь - Страница 92

— Вы своих соотечественников не принимайте очень серьезно. Я давно имею с ними дело, изучаю психологию украинцев, и, должен вам признаться, вы, конечно, не обижайтесь, но более странных и противоречивых людей я не встречал. До этого имел дело с мадьярами и китайцами. Те едины во всем. Каждое движение, каждая психологическая синкопа точна в своем проявлении, и в политическом отношении тоже почти все едины. А если уж противоречия, — то резкие антиподы: или красные, или их непримиримые враги. А у вас — бог ты мой! Сами же вы и выдумали притчу: где два украинца, там уже партия. — Он весело рассмеялся, откинулся на кресло, крутнулся в нем и поставил чашечку с кофе себе на грудь в белоснежнейшей рубашке, не забыв при этом откинуть в сторону красный, такой же новенький, как и все на нем, галстук.

Я тоскливо оглядывал веранду богатой виллы, куда он меня привез после того, как Вапнярский нас познакомил. Даже теперь, прожив уже столько лет в Торонто; зная город и его окрестности, я не могу определить, где находилась та вилла и кому принадлежала. Помню лишь, что она располагалась милях в сорока-пятидесяти на север от Торонто. На столе стояли коньяки, виски, «Смирновская», какие-то вина в причудливых метровых бутылках, но мой новый знакомый предпочитал кофе; это было пока что единственным, в чем мы с ним сходились. Закурив сигарету, он продолжал:

— И каждая партия враждует с другими. Ну, это уж не мое дело, да и не об этом я собираюсь говорить с вами. Для того деликатного дела, ради которого я вас пригласил, ваша статья будет вам на пользу. Там все знают. — Мой новый знакомый, американский социолог, как представил его мне Вапнярский, Джон Фишелл (так он назвался, но я уверен, что и его профессия, и имя были вымышлены) ткнул указательным пальцем куда-то вперед и повторил: — Там все знают: и о том, что вы солидарны с красными относительно политики УПА, и что вас обливают за это грязью, и, наверное, даже то, что вы не можете устроиться на любимую работу. Откровенно признаюсь: для нас лучше было бы, чтобы вы покамест оставались рабочим, как они говорят — «гегемоном». А учительство от вас не уйдет. Когда вы вернетесь, мы найдем для вас место.

— Простите, — не очень вежливо перебил я Фишелла, — мне не совсем понятно, кому это «нам» и откуда я должен вернуться.

Лицо Фишелла сделалось серьезным, его серьезность показалась мне даже чрезмерной, это произошло, наверное, потому, что уж слишком резок был переход от эдакой панибратской игривости к теме, которую мнимый социолог хотел со мной обсудить.

— Господин Вапнярский, — заговорил Фишелл уже другим, деловым тоном, — обратился ко мне с двумя просьбами и просил меня, как старого и хорошего его приятеля, вам помочь. Я дал согласие. К счастью, оба эти вопроса взаимосвязаны. Первое — помочь через наши компетентные каналы отыскать следы вашей первой семьи, и второе — с этой же целью организовать вам бесплатную поездку в Европу. И то и другое в наших силах.

Меня охватило такое волнение, что я уже с трудом понимал, о чем он говорил. В памяти снова всплыло то, что стало забываться. В том, что мы расстались с Галей и сыном, я считал виноватым только себя, это меня мучило всю мою жизнь и до конца дней моих останется незаживающей раной. После разговоров с Вапнярским и с Юрком я не верил, что они живы, но вот этот случайный, чего-то хотевший от меня человек снова зародил во мне сомнение в том, в чем я уже глубоко уверился; и опять помутился разум, я едва не терял сознание.

— Вы верите, что моя семья жива? — спросил я.

— По некоторым данным нам известно, что среди погибших они не числятся. Вы готовы ехать? С аккумуляторным заводом мы все уладим.

— Почему вы именно мне оказываете такую честь? Насколько я понимаю, это делается не только из жалости и сочувствия ко мне.

— Безусловно. — Фишелл несколько замялся, стал тушить о крохотную хрустальную пепельницу сигарету, поглядывая на меня с несколько заискивающей улыбкой, и продолжил: — Вы, я вижу, прямой и понятливый человек. Так вот, буду с вами откровенным. Мы хотим, чтобы вы, молодой рабочий приятной интеллигентной наружности, талантливый художник, что будет способствовать вашему сближению с людьми, — мы хотели бы ввести вас в состав делегации, которая едет на Всемирный фестиваль. Вы поедете туда в обществе таких же, как и вы, парней; ваш шеф, который будет возглавлять делегацию, все о вас знает, он поможет вам найти следы пребывания вашей семьи в Вене, ну, а ели они поведут дальше, на восток, мы вам поможем пробраться и туда. Паспорт и все нужные бумаги для вас будут готовы. Но дело, конечно же, не только в документах, вы и сами должны быть готовы к поездке. В течение месяца вас будут привозить на эту виллу и кое-чему подучивать. Не беспокойтесь, вас не будут обучать, как убивать людей или отравливать колодцы. — Фишелл вдруг снова расхохотался и добавил, тут же погасив смех и улыбку: — О моем предложении вы должны хорошенько подумать, даю вам на это три дня. Достаточно?

— Вполне, — сказал я.

Фишелл пожал мне руку, и тот же длинный коричневый «крайслер», который доставил меня на виллу, отвез домой. Я не стал обдумывать предложение три дня; уже по дороге, вспоминая весь наш разговор, твердо решил не встревать ни в какие авантюры, я уже однажды был шпионом в партизанском отряде и помнил, чем все это кончилось. Гадкими казались мне все эти люди, пытавшиеся сварганить свои дела на моем горе, на моих страданиях, на том, что я считал для себя святым. Им на все это наплевать. Но как мог втянуть меня в такую авантюру Вапнярский?